Один из парадоксов магического мира заключался в том, что сами волшебники, всегда представляющиеся людям высокими красивыми дамами и джентльменами в готических одеждах или мантиях, в высоких остроконечных широкополых шляпах, с искрящими палочками в руках — именно эти самые герои детских мечтаний, люди, которым покорились стихии и чувства, которые совершали то, что не под силу было другим людям — именно они никогда не во что не верили. Так же не верят иллюзионисты свим коллегам по цеху — можно было запросто предположить что маггловского бога не существовало, что Иисус из Назарета был всего лишь амбициозным светлым магом, и дело его после смерти продолжили такие же колдуны и ведьмы. У магов никогда не было богов, и оставалось только гадать, было ли у них посмертие. Здесь каждый придерживался своей точки зрения — кто-то говорил что после гибели возродится вновь, кто-то верил что после смерти не будет ничего кроме угасания сознания, тьмы и червей, и лишь единицы считали что попадут во что-то вроде ада или рая. Каков он был бы, рай? И ад? По какому принципу происходит распределение? Алекто почему-то не могла представить рая. А ад... В маггловской литературе говорилось, что там живут всевозможные бесы, которые пытают души, разрывая их на клочья, царапая, варя заживо, кипятя в огромных чанах с водой. Это было глупо. Почему? Просто потому, что стоит вспомнить, что душа — это бесплотная субстанция, у нее нет тела, и, следовательно, боль ей испытывать нечем. Гораздо вероятнее было другое развитие событий. Представьте — вы находитесь в гостях в каком-то одновременно знакомом и незнакомом доме, где нельзя заблудиться в одинаково безлико-серых комнатах и одновременно нельзя найти что-нибудь интересное вроде библиотеки, проходит светский прием, вокруг разгуливают якобы люди в прекрасных одеждах, ведут одни и те же разговоры, которые наскучивают через несколько минут, их нельзя ничем вывести из себя, они всегда стерильно чисты и спокойны. И во время этого приема длиною в вечность не происходит абсолютно ничего. Из дома, где все это происходит, нет возможности выбраться, и нет возможности даже поговорить с кем-нибудь, потому что со всех лиц на вас будут смотреть одинаково пустые, совершенно лишенные намека на разумность глаза, и губы будут произносить отточенные, заученные фразы как тело запоминает повороты в танце. О, оркестр тоже здесь будет. И он будет все время играть одну и ту же мелодию, и как бы вы не просили, он не сменит ее. Еда на столах будет совершенно пресна и безвкусна, вино не будет приносить желаемого опьянения. И в скорости вы начнете испытывать скуку. Всепоглощающую, наваливающуюся меланхолию. Чувства начнут блекнуть, исчезать, душа начнет покрываться тонким серыем слоем пыли и придет понимание, что это и есть вечность, что ничего не изменится. Вы будете угасать, но не сможете умереть — просто потому, что уже мертвы и уже находитесь в аду. Когда Алекто это пришло в первый раз в голову, она подумала, что если таков будет ее персональный ад — она не будет грешить.
Но именно таково было магическое общество. Это был оживший ад и в свое время предотвратить обращение из живой, артистичной, несколько более чем нужно избалованной и эгоистичной девушки в одну из бесплотных теней, что так часто встречаются на берегу Стикса, можно было лишь бросившись в другую крайность – стать Пожирательницей Смерти. На это решились немногие девушки, те, что понимали какая судьба им уготована с самого рождения – быть прекрасной машиной по трате денег и воспроизведению потомства или те, что были либо слишком увлечены идеей о власти над магическим и магловским миром, либо были слишком глупы для того что бы видеть пропасть в которую катились. В стане Пожирателей Смерти, а в особенности в Ближнем кругу было не так много женщин. Особое место среди них занимала Аида Малибер. Необычная женщина с ярким именем и трагичной судьбой. Необычная по всем существующим стандартам, начиная с яркой внешности и заканчивая ее отношением к Лорду. Она не была безумной фанатичкой, которая хотела лишь хлеба и зрелищ, не была влюблена в их общего повелителя, просто… она относилась к нему хорошо. Выделяла и ценила. И это удерживало ее рядом куда как крепче чем узы страсти, страха или кабала обязанностей. Она была здравомыслящим человеком, а такое в трудные для магической Англии дни встречалось более чем редко, и Алекто, в бытность свою Пожирательницей высоко ценила ее за то, что она всегда следовала своим правилам и своему слову и даже в какой-то мере гордилась тем, что они были приятельницами. Сейчас она держала в руках письмо от нее и задумчиво смотрела на куда-то торопящиеся неровные буквы. Потом решительно тряхнула головой, прерывая поток воспоминаний,  и села за стол. Перо быстро заскользило по пергаменту, оставляя на нем длинные строчки текста.
«Аида,
Не стоит так переживать, сова всего лишь посетила Хогвартс. Я с удовольствием встречусь с тобой, хотя не думаю, что это как-то скажется на твоем отношении к произошедшему. Полагаю, будет удобнее, если я посещу тебя, скажем, сегодня, через два часа?
Алекто Кэрроу»
Филин, дремавший на жердочке неподалеку от камина, протестующее ухнул, когда к его лапке привязали конверт с письмом, но потом все же снялся с излюбленного насеста и, тяжело хлопая крыльями, вылетел через открытое окно.

Алекто полулежала в кресле и невидящими глазами смотрела на каминное пламя. Алые языки огня подпрыгивали, извивались, дергались, словно какой-то не особенно разумный могущественный маг, вздумавший попрать все законы магии, наложил на них второе непростительное. Отрывающиеся от них крошечные искорки взвивались в воздух, становясь похожими на кроваво-алые брызги крови, покидающее тело, которое попало в руки истинного ценителя старинных пыточных традиций, мастера своего дела, у которого тело жертвы жило даже после того, как с него снимали бренную оболочку кожи. На столике рядом с креслом стояла большая глиняная кружка, которая смотрелась нелепо на фоне обставленной с присущим аристократам вкусом, но которая была скорее символом дома, это был как своеобразный талисман, который кочевал вместе с женщиной, где бы она ни жила. На дне чашки плескались остатки чая. Нужно было сделать много, слишком много – на носу экзамены и необходимо было подготовить задания по «ее» предмету, нужно было подготовиться к предстоящей встрече на не ее территории, да и навести порядок в бумагах было бы далеко не лишним. Уже и не говоря о просьбе Дамблдора. Дел было много. Так много, что руки опускались, и не хотелось браться вообще ни за что. Но сейчас она отдыхала. В конце-концов, она заслужила час отдыха. Рядом с чашкой лежал принесенный совой несколько минут назад пергамент. Приписка с ответом была более чем лаконичной, и не выражала ровным счетом ничего – ни эмоций написавшего его человека, ни намека на его намерения. Алекто не любила такие письма. Да если искренне  говорить, она вообще не любила письма, которые нынче были в моде – короткие, совершенно безвкусные, из которых можно только собирать по  крупицам жизненно необходимую информацию. Да еще и этот ужасный, отвратительный слог написания.… О, Алекто не была поклонницей причитаний вроде: «эх, а в мое время и трава была зеленее, да и деревья верхушками небо подпирали на манер Атланта», но все же, раньше письма можно было читать исключительно ради того, что бы любоваться изящным витиеватым слогом, переплетающимися, словно змеи, словами, искрящими как вода в горном ручье фразами, меняющимися под разными точками зрения смыслами.
Круглые часы, висящие над камином, неслышно передвинули свои молочно-белые стрелки, в оконное стекло ударилась первая капля наступающего дождя.  Одно из поленьев, нещадно пожираемое мечущимся в агонии пламенем, переломилось пополам, явив миру переплетенную сеть кровавых огненных прожилок и уже сыплющегося кое-где серого, словно прах, пепла. Мысли Алекто метались, словно львы в тесном вольере – от одного угла разума к другому, от одной крайности к другой. Постепенно от обдумывания всех событий сегодняшнего дня она перешла к куда как более общим размышлениям.  Она думала о страхе. Сейчас она, может быть, поставила жирную подпись под собственным официальным некрологом, согласившись прийти на назначенную встречу. Аида была Пожирателем Смерти, а все пожиратели (и Алекто в свое время ощущала это в полной мере), себе не принадлежали. Они думали не свои мысли, горели не своим огнем, были добродетельны и безнравственны не по своей воле. Совершали не свои грехи. Так всегда было, когда кто-то попадал под чье-то влияние. Люди причащались к душе своих учителей, садились у разведенного им костра истины и пытались сделать его своим собственным. Но священный огонь нельзя перенести из костра на сырые ветви неподготовленных разумов. Человек не мог относиться критически к тому, чего не понимал в полной мере,  и, в результате, он сходил с ума. Он становился фанатичен, потому что только так мог сохранить веру. А что по сути своей есть любая вера, независимо от ее предмета? Только тяга к вечному, незыблемому.  Как будто если ты будешь к этому причастен – сам станешь вечным. Люди были так смешны в своей упорной тяге к жизни… Многие из ныне живущих были просто недостойны данного им дара существования. Они были глупы. Они жаждали, что бы им управляли, как стадом жертвенных баранов, которых отправят на алтарь на ближайшем празднике в честь какого-нибудь мелкого бога торговли или войны.  Многие были ничтожны, и не стремились ни к чему, кроме как получить удовольствие самым грубым образом – напившись, переспав с кем-то, убив кого-то, предав, или, наоборот, разыгрывая святость и непогрешимость. Но… все они жили. За этим всегда приглядывал инстинкт. Инстинкт Жизни, который облекался то в образ страха смерти, то прятался в заповедях самых разных религий, то скрывался в общественном мнении и мешал сказать последнее «прощай» миру. Ему, этому инстинкту, нужно было, что бы человеческий вид не прерывался, а жил, развиваясь в пространстве и времени. Зачем? Просто потому, что в мире, где не бывает правил, есть только один закон - шоу должно продолжаться. Во вселенских масштабах. А для того, что бы оно продолжалось, для того, что бы человечество и дальше выигрывало в русской рулетке под названием «эволюция», нужно было, что бы оно было максимально готово к сложностям и неприятным сюрпризам. А для этого нужно, что бы к их услугам были предоставлены самые разные особи – от хитрых, жестоких и кровожадных до умудренных опытом, любовью ко всему живому и добротой, потому что чем больше разных особей – тем больше шансов, что выживет хоть кто-то. Именно поэтому невозможно существование утопий. И именно поэтому самые жестокие и безжалостные тирании всегда терпели крах в попытке распространить свою власть над миром.
Короткая часовая стрелка тихо щелкнула. Алекто потянулась и легко поднялась с кресла. Нужно было идти. На плечи легла темная плотная ткань выходной мантии, палочка заняла свое место в чехле на поясе. Камин встретил ведьму темной затхлостью и потихоньку скапливающейся сажей.
-Кабинет Аиды, поместье Малсибер, - негромко произнесла она.